Восемнадцать с минусом 'Судьи замещали монарха и на протяжении веков были опекунами детей. Теперь эта обязанность перешла к социальным работникам…' (Иэн Макьюэн 'Закон о детях')
Споры вокруг запрета на переливание крови у 'Свидетелей Иеговы' занимают в картине лишь несколько минут судебного заседания и наиболее ёмко представлены в жарком диалоге между юристом Марком Бернером и отцом без двух месяцев совершеннолетнего Адама Генри, больного лейкемией, которому в больнице 'грозит' переливание крови, чего родители и сам Адам боятся как обречения юноши на погибель после конца света. Самым любопытным моментом в споре кажется предъявление обвинения Марку, государственному служащему, в том, что ему неведома идея подчинения высшей инстанции... А между тем счёт времени полноценной жизни Адама идёт уже на дни. Опытный судья Фиона Мэй должна принять решение, которое медики обязаны выполнить.
Утром – суд, вечером – репетиции за пианино, где Фиона аккомпанирует Марку в их подготовке к ежегодному исполнению классики в кругу коллег. Прекрасная квартира и муж-преподаватель, чья интрижка с молодой блондинкой – не более чем средней силы землетрясение, едва ли способное разрушить этот консервативный и довольный своей мерой разума и таланта мир тех, кто вершит чужие судьбы.
Марк жалуется на классовое неравенство, наказывающее молодых работающих отцов из низов годами тюрьмы за уличную драку. Фиона в духе неумолимой логики Фомы Аквинского разрешает проблему сиамских близнецов, позволяя попытаться спасти одного из них ценой смерти другого, невзирая на эмоции родителей-католиков и мнение архиепископа, для которых соотношение между логикой, моралью и Божьим замыслом, видимо, несколько другое.
Утреннее служение разуму и вечерняя грусть о себе и загулявшем муже. А где-то на границе миров оказывается она, встреча с Адамом в его палате. Судьи общались так близко с детьми когда-то, очень давно, когда строчки Уильяма Йейтса об утраченной любви ещё не звучали настолько сентиментально.
'Но был я молодым и глупым…' – первый сложный аккорд Адама на гитаре неожиданно дополняет пение Фионы, взрывающее мир благородных страданий ребёнка миром первых свиданий под сенью плакучих ив, доселе неведомым и оттого безгранично привлекательным.
Религия должна быть социально приемлемой, а благополучие ребёнка должно включать в себя игру на гитаре – палящее солнце логики ставит печать. Всё вернётся в прежнее русло, и утро с вечером вновь разойдутся. Пока как-то под ночь поэзия Йейтса не вызовет в памяти сердца те минуты, когда ты, возможно, единожды в жизни был полноценным человеком в полноте разума, воли и чувств… Благо лишь, что мастер рассказа о непоправимых ошибках, в отличие от 'Искупления' и 'На берегу', превращает здесь вину героини в ценный от своей горечи материал для работы над её собственным браком – после 11 месяцев без любви не один муж захочет уйти налево.
8 из 10
Оригинал